"Пожалуйста, не умирай", новый фик по "Александру".

[annalusia]

Очередной фик по нежно любимому фандому.
Легчайшие намеки на слэш, все невинно. Присутствует жесть, но в довольно малой степени.

Итак.

НАЗВАНИЕ: "Пожалуйста, не умирай".
АВТОР: Anna-Lusia.
БЕТА: Асцелла.
ЖАНР: Драма. СЛЭШ – только в виде намеков, не более.

ПЕРСОНАЖИ: Александр / Гефестион, несколько второстепенных.
РЕЙТИНГ: PG-13 (да и то – только за упоминание гомосексуальных отношений, как таковых).
ДИСКЛЕЙМЕР: Герои принадлежат истории, безумная фантазия – мне.
ОТ АВТОРА: И опять нечто из разряда "мне приснилось, я додумала и записала"... Словом, моя больная фантазия не дремлет.
И - да. Я верю в силу этой любви, вот прям в такую силу, как описываю. ИМХО, но это так.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Немного жести, в кои-веки, ее, и в самом деле, мало.
Некоторое своеволие автора - ранение Гефестиона взято из фильма, ранение Александра - факт исторический. Но это не суть важно в контексте, как мне показалось...
СТАТУС: Закончен.


Великий Александр, царь Македонии, Персии и других завоеванных земель, обломал зубы о дикую варварскую Индию. В один далеко не прекрасный момент войско отказалось следовать за повелителем, продвигаясь все дальше и дальше в земли индов. Назревал бунт. Видя текущее положение дел, царь спешно созвал совет военачальников, но и те его не поддержали. Кратер, Кассандр, Птолемей, Пердикка, Неарх – все настаивали на возвращении в Вавилон. Когда даже прекрасный Гефестион, ближайший друг и любовник Александра, все еще страшно бледный после недавнего ранения на Гидаспе, вспыхнул и поспешно спрятал глаза, не решаясь сказать вслух свое мнение, царь не выдержал.
Был отдан приказ об отступлении.
Из Паталы – города, расположенного в дельте реки Инд, флот, возглавляемый Неархом, отправился к устью Евфрата, Кратер с частью армии отправился к Арахозии, а большая часть войска вслед за неугомонным царем вступила в Гедросию – одну из пустынных сатрапий неподалеку от побережья Индийского океана.
Впоследствии, в личных беседах с доверенными людьми, Александр даже признавал, что выбор пути был ошибочен. Но что толку с этого признания, если в раскаленных песках страшной гедроссийской пустыни он потерял добрую половину своих людей?!
Казалось, сам воздух плавился здесь от жары. Дни тянулись долго, а ночи, несшие долгожданную прохладу, кончались слишком быстро. Поначалу армия шла долгими маршами, ведя за собой обоз, лошадей, груженых мулов. Вскоре ее численность сократилась – люди и животные будто таяли в полуденном мареве, исчезнув раз и никогда больше не возвращаясь. Теперь за отставшими не возвращались. Больных и раненых – а их было великое множество – бросали прямо на дороге, не имея ни сил, ни желания с ними возиться.
Даже самому царю, слабому от ран, полученных при штурме малльской крепости, пришлось тяжело. Если в первые дни он, уверенно сидя верхом на крупном вороном коне, подавал людям пример стойкости, то к концу второй недели скитаний его было не отличить от последнего гоплита*. Такой же уставший, такой же голодный, мучимый жарой, жаждой, болью и тревогой о завтрашнем дне.
В конце концов, царь стал спешиваться, чтобы проделывать часть пути пешком – коням было, наверное, даже хуже, чем людям, и нужно было беречь хоть тех немногих, что были еще живы.
Но самое страшное было впереди. Однажды, встав лагерем на рассвете, желая переждать длинный день в покое, воины поняли – воды больше не осталось ни капли, и никакого источника не было поблизости.
Солдаты не роптали, не жаловались – они привыкли к таким нечеловеческим испытаниям, ведь ко всему можно привыкнуть. Они просто, побросав оружие, растянулись на песке, кто в тени, а кто и под солнцем, и впали в тупое оцепенение, заменившее им всем нормальный отдых.
В самый жаркий час, когда и раскаленное светило, и песок вокруг казались совсем белыми, в спешно раскинутый походный шатер царя наведался Гефестион.
Хилиарха* было трудно узнать. Даже ближайшие друзья шарахались от него, страшась смириться с тем, что этот измученный, исхудавший мужчина с посеревшим лицом и проседью в густых волосах был когда-то самым красивым из всех македонян, выступивших из Пеллы. Он сильнее многих страдал от жажды – ведь после такой огромной кровопотери тело, как никогда, нуждалось в воде. Но где было ее взять?.. Более того, ему приходилось передвигаться верхом. Прежде его по приказу царя несли в паланкине, но вскоре это стало невозможно, и теперь каждое движение коня вгрызалось дикой болью в израненное бедро.
Но он все еще находил в себе силы. Наравне со всеми ехал весь вечер и всю ночь, а после еще и приходил к царю, чтобы поддержать его, не дать сдаться, помочь советом, раз ничем другим помочь было нельзя.
В этот день он заметил, что Александру было совсем нехорошо – тот, спешившись под утро, шагал вперед, не разбирая дороги, спотыкался, падал, а в поблекших глазах поселились отчаяние и апатия. Эти перемены заставили Гефестиона насторожиться и отправиться к другу раньше обычного.
Стражники расступились перед хилиархом и даже подхватили под руки, когда тот слегка запнулся у порога. Отмахнувшись от них, генерал откинул полог и оказался в спальном отсеке шатра.
Здесь было душно, но, на удивление, почти прохладно – по крайней мере, по сравнению с тем кошмаром, который творился под открытым небом.
Александр ничком лежал на походном ложе. Весь покрытый пылью, в той же одежде, в которой еще ночью ехал верхом.
Тусклый светильник освещал впалые щеки и заострившийся подбородок; зрачки расширились, затопляя радужку, когда царь узнал визитера.
- Пить?.. – беззвучно прошептали растрескавшиеся бескровные губы.
Гефестион не расслышал ни звука, но он прекрасно мог прочесть это слово по изгибу рта, по просящему выражению глаз. Весь лагерь твердил проклятое «пить» - и днем, и ночью, и на отдыхе, и во время перехода. Никто не думал и не говорил ни о чем, кроме воды.
Сама просьба не удивила хилиарха, но тон, каким она была высказана! Царь не приказывал, не требовал, даже не умолял. Он обреченно спрашивал, заранее зная ответ.
Сердце прекрасного воина пропустило несколько ударов. Он присел на край ложа и вздохнул тяжело, надрывно, чувствуя, как горячий сухой воздух пустыни обжигает горло.
- Нет, - отрешенно покачал он головой. – Нет, повелитель, у меня нет воды, прости.
- Должна же… она… где-то быть, - жутковато усмехнулся Александр, прикрывая лоб рукой. Перстень на указательном пальце сполз, подчиняясь силе собственной тяжести – украшение давно не держалось на иссохшей руке, но царь не желал его снимать.
- Наверное. Не знаю. Кажется, вокруг один только песок, и ему нет конца, - Гефестион с болью смотрел на любимого, но не решался тревожить его прикосновением.
- Нет конца, - эхом повторил македонец и хмыкнул коротко. – Нет… Конца…
Казалось, что он, сказав это, заснул. Но хилиарх знал, что не сон окутал разум царя, а беспросветное забытье, вызванное жаждой, жарой и усталостью. Многие сильные воины впадали в этот полубред, а ко времени подъема их находили мертвыми. Он сам видел. И не раз.
- Александр, не засыпай, я прошу тебя.
Тщетно.
- Александр!..
Ответа не было.
Чувствуя, что собственный внутренний голос буквально заклинает его что-нибудь сделать, Гефестион с трудом поднялся на ноги. Обошел ложе и замер у изголовья. Нашарил на поясе кинжал, потянул из ножен. Дернул вверх длинный рукав восточного халата, открывая левую руку до локтя. Сжал подрагивающие пальцы в кулак. И одним точным движением, не задумываясь о том, что делает, полоснул острейшим лезвием по чуть пульсирующей вене. Темный горячий ручеек побежал к кисти, неприятно щекоча кожу. Отшвырнув нож, хилиарх упал на колени, отметив, что рана на бедре горит и пульсирует болью. Заставив себя забыть об этом, он поднес порезанную руку к лицу царя. На сжатые губы упало несколько бардовых капелек, и Александр инстинктивно собрал их языком.
- Ну же, - забормотал Гефестион, сжимая кулак сильнее. – У меня нет воды, совсем нет! Но есть это… Давай, Александр, пожалуйста!
Почувствовав на лице прикосновения влаги, царь будто обезумел. Он слепо потянулся вверх, схватил друга за рукав, не понимая, что он делает, и что происходит. Облизнул пылающую кожу, нашел источник желанной влаги и вгрызся, впился в свежую рану, высасывая кровь по капле, сжимая трясущееся запястье, выкручивая локоть.
- Возьми, возьми все… Столько, сколько нужно, или больше, - запинаясь на каждом слове, велел Гефестион, упираясь в край ложа, чтобы не свалиться от слабости прямо на любовника.
Истерзанное тело немного могло дать. Вскоре порез перестал кровоточить, хилиарх, дотянувшись до кинжала, опять распорол вену, и Александр вновь, постанывая от нетерпения, прижался к зияющим краям ранки.
Потребовалось некоторое время, чтобы македонец, наконец, распознал характерный солоноватый привкус. Он открыл глаза, казавшиеся совсем черными в полутьме.
- О, боги! – хрипло застонал он, поняв, что сделал друг.
Гефестион не успел ему возразить – царь снова забылся, так и не выпустив его запястья из судорожного захвата. Разбудить его не получалось, и хилиарх, помертвев, устроился рядом, неловко подогнув под себя ноги. Он с ужасом ждал заката. Если его Александр очнется до темноты – он будет жить. Если же нет…
Шум из переднего отсека шатра вырвал генерала из вязкой полудремы. Жестоко хромая, он добрался до полога, откинул его, почти повисая на плотной ткани.
- Что? – отрывисто спросил он, оглядывая троих взбудораженных гоплитов, посланных на разведку еще вчера.
- Светлейший! – просиял самый старший из них. – Мы нашли целое озеро с пресной водой на расстоянии половины дневного перехода отсюда!
Гефестион рассмеялся, если, конечно, можно было назвать смехом те каркающие сиплые звуки, что вырвались из его груди.
- Если бы вся та вода, что видится солдатам в миражах и горячечных видениях, была настоящей…
- Нет, это правда! – подключился второй гоплит. – Мы принесли с собой столько, сколько поместилось в наших флягах! – с этими словами он протянул хилиарху доверху наполненный кожаный бурдюк.
Не веря ни глазам, ни разуму, Гефестион откупорил сосуд, нерешительно понюхал горлышко и отпил немного.
- Вода, - зачем-то подтвердил он.
- Да, светлейший! И там, откуда мы вернулись, ее еще очень много!
- Поднять лагерь на ноги! Мы выступаем немедленно! – вскричал генерал, мигом делаясь почти прежним – уверенным в своих силах, даже жестоким воином.
- Но люди устали, они не могут идти больше, - робко кашлянул начальник царской стражи, уставившись в землю.
- Десятки их погибнут, если мы останемся здесь на отдых! Трубите подъем, объявляйте сбор, - рыкнул Гефестион, и его уже не посмели ослушаться. Его приказы велено было исполнять точно так же, как и царские, и вид он имел до крайности грозный, поэтому стража с выкриками разбрелась по лагерю, пытаясь заставить подняться полумертвых воинов.
Сам же хилиарх кинулся обратно к царю. Сел рядом, приподнял его голову, уложил к себе на колени и поднес к губам горлышко фляги.
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Теперь ты просто обязан жить, слышишь? Ну пожалуйста!
Александр встрепенулся. Пил долго, жадно, шумно. Гефестиону даже пришлось силой отобрать у него воду – он побоялся, что другу станет плохо. Утолив жажду, царь откинулся назад и затих. Вскоре его выровнявшееся дыхание дало понять, что он спит – просто спит, глубоко и умиротворенно. Поблагодарив богов за спасение, Гефестион позволил и себе один глоток – только для того, чтобы держаться на ногах.
- Охраняйте его сон, не смейте тревожить! – зашипел он на стражников и, поминутно оглядываясь, вышел наружу, прямо под прямые плавящие лучи ужасного гедроссийского солнца.
Лагерь гудел, как приливная волна. Люди пытались встать, падали, стенали, проклиная генералов, военачальников и царя. Не все верили в то, что поблизости есть вода, кто-то думал, что их обманывают затем, чтобы заставить двигаться.
Гефестион знал, что воины устали. От войны, завоеваний, от духоты и жажды. Раньше они хотели домой, теперь же все желания крутились вокруг самой обыкновенной воды. Хоть один раз напиться вволю… Да он сам не был исключением! Но этот переход нужно было преодолеть. Остаться на месте – значило, погибнуть.
Игнорируя боль и хромоту, хилиарх отправился к оглушенным усталостью и лишениями воинам. Полупустая фляга в его руке приковывала взгляды, служа доказательством того, что мифическое озеро впереди – не мираж и не выдумка.
По очереди поворачиваясь к людям, генерал заговаривал с ними – мягко, но решительно, некоторым помогал подняться, некоторых приводил в чувство, кого-то ругал, а иных – просил. Самым безнадежным он подносил воды из фляги, и несколько капель поистине творили чудеса. Увещевания помогали хуже, но и от них был прок.
- Вставай, Сестий! Ты не умрешь сегодня, ведь совсем скоро мы будем у воды, и ты утолишь свою жажду! Лисий, не время! Умерь свою скорбь, твоего возлюбленного уже нет, но ты – есть, нужно двигаться, давай же! Анаксимарх!.. О, боги, прикройте же ему глаза, он, наверное, ушел только что.
Тут Гефестион чуть не споткнулся о распростертого в тени огромного камня Багоаса.
- Вставай, храбрый мальчик. Ты держался достойно, клянусь Зевсом. Одно… Последнее усилие.
- Не могу, господин, - огромные печальные глаза на секунду открылись, чтобы тут же закрыться вновь.
- Можешь, - хилиарх, стиснув зубы, наклонился к персу и дал ему глоток нагревшейся на солнце воды. – Ты можешь.
- Как прикажешь, светлейший, - вскинулся евнух и, слизывая с губ последние капельки, пошатываясь, сел.
- Главное – не отставай по дороге, слышишь? – смерив юношу взглядом, Гефестион поплелся дальше, загребая сандалиями раскаленный песок.
У трупа павшей лошади он обнаружил Пердикку. Его мальчики-слуги давно сгинули, не выдержав выматывающих переходов. Любовь к незрелым неопытным юношам из своего окружения сыграла с полководцем злую шутку. Единственный оставшийся при нем раб-египтянин лежал рядом с измученным хозяином и безразлично глядел остекленевшими глазами в белесое небо.
- Друг мой, нужно вставать, - тряся за плечо несчастного, шепнул хилиарх.
- Оставь.
- Нет.
- Катись… в Аид… Гефестион, - выплюнул Пердикка, пытаясь отмахнуться непослушной рукой.
- Только не сегодня, - покачал головой тот и, не слушая возражений и проклятий, ухватил друга за хитон, потянул на себя и, спотыкаясь на каждом шагу, поволок к шатрам.
Все, кто мог идти, были на ногах. Солдаты переговаривались, шушукались между собой, по-прежнему силясь понять, не обманули ли их, не придется ли весь жаркий, длинный день идти вперед - неизвестно, ради чего.
Сдав Пердикку на руки солдатам из его отряда, Гефестион из последних сил доковылял до своего коня. Несчастное животное еле дышало, но идти пешком генералу не позволяла рана, да и выбирать было не из чего – лошади уже давно издохли, осталось лишь несколько – для царя и его ближайших приближенных.
- Филэ! – вдруг окликнули его.
Хилиарх, ухватившись за шею коня, обернулся – в нескольких шагах от него стоял посвежевший и, казалось, даже помолодевший Александр.
- Тебе лучше? – шепнул афинянин, стараясь улыбнуться.
- Я… Гефестион! – вскричал царь, тряхнув головой. – То, что ты сделал – это безумие, но ты спас меня. Как я могу благодарить тебя?
- Когда-то, очень давно, ты оказал мне огромную услугу. Подарил мне величайшее счастье – быть с тобой. Я лишь отдаю долг, - глядя из-под полуопущенных ресниц, сказал Гефестион.
Александр явно желал прибавить что-то, а может, возразить. Но не стал. Он поднял глаза к небу, прищурился, высматривая что-то в вышине. Хотел было прикоснуться к другу, передумал, отдернул пальцы, притворившись, что проверяет упряжь.
Не дождавшись ответа, хилиарх решил помочь своему повелителю. Тяжело оперевшись о плечи слуги, он сел верхом и с короткой теплой усмешкой подмигнул царю:
- Вперед, Александр! У нас впереди долгий путь.
Македонец понимающе кивнул и улыбнулся в ответ.
- Да. У нас еще многое впереди, друг мой…

• Гоплит – тяжеловооруженный древнегреческий пеший воин.
• Хилиарх - офицер греко-македонской армии, командующий пехотным подразделением - хилиархией, насчитывавшим до 1000 бойцов.
В империи Александра Македонского - командующий всеми вооруженными силами.
Перед походом в Индию и переходом через Гиндукуш (в современном Афганистане) Александр произвёл Гефестиона в «хилиархи» (персидский ранг – «верховный визирь») и фактически поставил его вторым после себя человеком в государстве.